НАРОВЧАТОВ  СЕРГЕЙ

Пёс, девчонка и поэт

Волчонок

На церкви древней вязью...

Пёс, девчонка и поэт

Я шёл из места, что мне так знакомо,

Где цепкий хмель удерживает взгляд,

За что меня от дочки до парткома

По праву все безгрешные корят.

Я знал, что плохо поступил сегодня,

Раскаянья проснулись голоса,

Но тут-то я в январской подворотне

Увидел замерзающего пса.

Был грязен пёс.

                И шерсть свалялась в клочья.

От голода теряя крохи сил,

Он, присуждённый к смерти этой ночью,

На лапы буйну голову склонил.

Как в горести своей он был печален!

Слезился взгляд, молящий и немой…

Я во хмелю всегда сентиментален:

- Вставай-ка, брат! Пошли ко мне домой!

Соседям, отказав в сутяжном иске,

Сказал я: - Безопасен этот зверь.

К тому ж он не нуждается в прописке! -

И с торжеством захлопнул нашу дверь.

В аду от злости подыхали черти,

Пускались в пляс апостолы в раю,

Узнав, что друга верного до смерти

Я наконец нашёл в родном краю.

Пёс потучнел. И стала шерсть лосниться.

Поджатый хвост задрал он вверх трубой,

И кошки пса старались сторониться,

Кошачьей дорожа своей судьбой.

Когда ж на лоно матери-природы

Его я выводил в вечерний час,

Моей породы и его породы

Оглядывались женщины на нас.

Своей мечте ходили мы вдогонку

И как-то раз, не зря и неспроста,

Случайную заметили девчонку

Под чёткой аркой чёрного моста.

Девчонка над перилами застыла,

Сложивши руки тонкие крестом,

И вдруг рывком оставила перила

И расплескала реку под мостом.

Но я не дал девице утопиться

И приказал послушливому псу:

- Я спас тебя, а ты спасай девицу. -

И умный пёс в ответ сказал: - Спасу!

Когда ж девчонку, словно хворостинку,

В зубах принёс он, лапами гребя,

Пришлось ей в глотку вылить четвертинку,

Которую берёг я для себя.

И дева повела вокруг очами,

Классически спросила: - Что со мной?

- Посмей ещё топиться здесь ночами!

Вставай-ка, брат, пошли ко мне домой!

И мы девчонку бедную под руки

Тотчас же подхватили с верным псом

И привели от муки и разлуки

В открытый, сострадательный наш дом.

С утопленницей вышли неполадки:

Вода гостеприимнее земли -

Девицу вдруг предродовые схватки

Едва-едва в могилу не свели.

Что ж! На руки мы приняли мужчину,

Моих судеб преемником он стал,

А я, как и положено по чину,

Его наутро в паспорт записал.

Младенец рос, как в поле рожь густая,

За десять дней в сажень поднялся он,

Меня, и мать, и пса перерастая, -

Ни дать ни взять, как сказочный Гвидон.

В три месяца, не говоря ни слова,

Узнал он все земные языки,

И, постигая мудрости основы,

Упрямые сжимал он кулаки.

Когда б я знал, перед какой пучиной

Меня поставят добрые дела:

Перемешалось следствие с причиной,

А мышь взяла да гору родила!

В моём рассказе можно усомниться

Не потому, что ирреален он,

Но потому, что водка не водица,

А я давно уж ввёл сухой закон.

И в этот вечер я не встал со стула.

История мне не простит вовек,

Что пёс замёрз, девчонка утонула,

Великий не родился человек!

Январь 1959 г.

Волчонок

Я домой притащил волчонка.

Он испуганно в угол взглянул,

Где дружили баян и чечётка

С неушедшими в караул.

Я прикрикнул на них: - Кончайте!

Накормил, отогрел, уложил

И шинелью чужое несчастье

От счастливых друзей укрыл.

Стал рассказывать глупые сказки,

Сам придумывал их на ходу,

Чтоб хоть раз взглянул без опаски,

Чтоб на миг позабыл беду.

Но не верит словам привета…

Не навечно ли выжгли взгляд

Чёрный пепел варшавского гетто,

Катакомб сладковатый смрад?

Он узнал, как бессудной ночью

Правит суд немецкий свинец,

Оттого и смотрит по-волчьи

Семилетний этот птенец.

Всё видавший на белом свете,

Изболевшей склоняюсь душой

Перед вами, еврейские дети,

Искалеченные войной…

Засыпает усталый волчонок,

Под шинелью свернувшись в клубок,

Про котов не дослушав учёных,

Про доверчивый колобок.

Без семьи, без родных, без народа…

Стань же мальчику в чёрный год

Ближе близких, советская рота,

Вместе с ротой - советский народ!

И сегодня, у стен Пултуска,

Пусть в сердцах сольются навек

Оба слова - еврей и русский -

В слове радостном - человек!

Январь 1945 г. Польша

На церкви древней вязью...

На церкви древней вязью: «Люди - братья».

Что нам до смысла этих странных слов?

Мы под бомбёжкой сами как распятья

Лежим среди поваленных крестов.

Здесь просто умирать, а жить не просто,

С утра пораньше влезли мы в беду.

Хорош обзор с высокого погоста,

Зато мы сами слишком на виду.

Когда ж конец такому безобразью?

Бомбит весь день… А через чадный дым

Те десять букв тускнеют древней вязью.

Им хоть бы что!.. Гранатой бы по ним!

Иными станут люди, земли, числа.

Когда-нибудь среди других часов,

Возможно, даже мы дойдём до смысла,

Дойдём до смысла этих странных слов.

Октябрь 1941 г.