АГАШИНА  МАРГАРИТА

Подари мне платок...
А где мне взять такую песню...
Что было, то было...
Сын
Юрка

Подари мне платок...

(Ивану Данилову)

Подари мне платок –
голубой лоскуток.
И чтоб был по краям
золотой завиток.

Не в сундук положу –
на груди завяжу
и, что ты подарил,
никому не скажу 

...Пусть и лёд на реке,
пусть и ты вдалеке.
И платок на груди –
не кольцо на руке.

Я одна – не одна.
Мне тоска – не тоска,
мне и день не велик,
мне и ночь не горька.

Если ж в тёмную ночь
иль средь белого дня
ни за что ни про что
ты разлюбишь меня –

ни о чём не спрошу,
ничего не скажу,
на дарёном платке
узелок завяжу.

1970 г.

А где мне взять такую песню...

(Г. Ф. Пономаренко)

А где мне взять такую песню –
и о любви, и о судьбе,
и чтоб никто не догадался,
что эта песня – о тебе?

Чтоб песня по свету летела,
кого-то за сердце брала,
кого-то в рощу заманила,
кого-то в поле увела.

Чтобы у клуба заводского
и у далёкого села,
от этой песни замирая,
девчонка милого ждала.

И чтобы он её дождался,
прижался к трепетным плечам...
Да чтоб никто не догадался,
о чём я плачу по ночам.

1967 г.

Что было, то было...

Что было, то было:
закат заалел...
Сама полюбила –
никто не велел.

Подруг не ругаю,
родных не корю.
В тепле замерзаю
и в стужу горю.

Что было, то было...
Скрывать не могла.
Я гордость забыла –
при всех подошла.

А он мне ответил:
– Не плачь, не велю.
Не ты виновата,
другую люблю...

Что было, то было 
И – нет ничего.
Люблю, как любила,
его одного.

Я плакать – не плачу:
мне он не велит.
А горе – не море.
Пройдёт. Отболит.

1965 г.

Сын

Сияет ли солнце у входа,
стучится ли дождик в окно, –
когда человеку три года,
то это ему всё равно.

По странной какой-то причине,
которой ему не понять,
за лето его приучили
к короткому:
– Не с кем гулять 

И вот он, в чулках наизнанку,
качает себе без конца
пластмассовую обезьянку –
давнишний подарок отца.

А всё получилось нежданно –
он тихо сидел, рисовал,
а папа собрал чемоданы
и долго его целовал.

А мама уткнулась в подушки.
С ним тоже бывало не раз:
когда разбивались игрушки,
он плакал, как мама сейчас...

Зимою снежок осыпался,
весной шелестели дожди.
А он засыпал, просыпался,
прижав обезьянку к груди. 

Вот так он однажды проснулся,
прижался затылком к стене,
разжал кулачки, потянулся
и – папу увидел в окне 

Обрадовался, засмеялся,
к окну побежал и упал...
А папа всё шёл, улыбался,
мороженое покупал.

Сейчас он поднимется к двери
и ключиком щёлкнет в замке.
А папа прошёл через скверик
и – сразу пропал вдалеке.

Сын даже не понял сначала,
как стало ему тяжело,
как что-то внутри застучало,
и что-то из глаз потекло.

Но, хлюпая носом по-детски,
он вдруг поступил по-мужски:
задёрнул в окне занавески,
упруго привстав на носки,

поправил чулки наизнанку
и, вытерев  слёзы с лица,
швырнул за диван обезьянку –
давнишний подарок отца.

1957 г.

Юрка

(А. Н. Котляровой)

Дверь подъезда распахнулась строго,
Не спеша захлопнулась опять...
И стоит у школьного порога
Юркина заплаканная мать.

До дому дойдёт, платок развяжет,
оглядится медленно вокруг.
И куда пойдёт? Кому расскажет?
Юрка отбивается от рук.

...Телогрейка, стёганые бурки,
хлеб не вволю, сахар не всегда –
это всё, что было детством Юрки
в трудные военные года.

Мать приходит за полночь с завода.
Спрятан ключ в углу дровяника.
Юрка лез на камень возле входа,
чтобы дотянуться до замка.

И один в нетопленой квартире
долго молча делал самопал,
на ночь ел картошину в мундире,
не дождавшись мамы, засыпал... 

Человека в кожаной тужурке
привела к ним мама как-то раз
и спросила, глядя мимо Юрки:
– Хочешь, дядя будет жить у нас?

По щеке тихонько потрепала,
провела ладонью по плечу
Юрка хлопнул пробкой самопала
и сказал, заплакав:
– Не хочу.

В тот же вечер, возвратясь из загса,
отчим снял калоши не спеша,
посмотрел на Юрку, бросил: – Плакса  –
больно щёлкнув по лбу малыша.

То ли сын запомнил эту фразу,
то ли просто так, наперекор,
только слёз у мальчика ни разу
даже мать не видела с тех пор.

Но с тех пор всё чаще и суровей,
только отчим спустится с крыльца,
Юрка, сдвинув тоненькие брови,
спрашивал у мамы про отца.

Был убит в боях под Сталинградом
Юркин папа, гвардии солдат.

Юрка слушал маму, стоя рядом,
и просил:
– Поедем в Сталинград ..

Так и жили. Мать ушла с работы.
Юрка вдруг заметил у неё
новые сверкающие боты,
розовое тонкое бельё.

Вот она у зеркала большого
примеряет байковый халат.
Юрка глянул. Не сказал ни слова.
Перестал проситься в Сталинград.

Только стал и скрытней, и неслышней.
Отчим злился и кричал на мать.
Так оно и вышло: третий – лишний.
Кто был лишним? Трудно разобрать.

...Годы шли. От корки и до корки
Юрка книги толстые читал,
приносил и тройки, и пятёрки,
и о дальних плаваньях мечтал. 

Годы шли... И в курточке ребячьей
стало тесно Юркиным плечам.
Вырос и заметил: мама плачет,
уходя на кухню по ночам.

Мама плачет.  Ей жилось несладко 
Может, мама помощи ждала ..
Первая решительная складка
Юркин лоб в ту ночь пересекла.

Он всю ночь не спал, вертясь на койке.
Утром в классе не пошёл к доске.
И, чтоб не узнала мать о двойке,
вырвал две страницы в  дневнике.

...Дверь подъезда распахнулась строго,
не спеша захлопнулась опять...
И стоит у школьного порога
Юркина заплаканная мать.

До дому дойдёт, платок развяжет,
оглядится медленно вокруг.
И куда пойдёт? Кому расскажет?
Юрка отбивается от рук...

1955 г.